Шпион, выйди вон - Страница 87

«Поезжай потихоньку», и он понял, что возникли какие-то проблемы.

Все случилось, как он и предполагал, сказал Джим. План изменился. Максу не стоит глубоко в это влезать. Он должен поскорее подбросить Джима к месту встречи, а затем затаиться в Брно до утра понедельника. Ему ни в коем случае нельзя вступать в контакт ни с кем из тех, кто связан с Цирком: ни с людьми из сети «Скорпион», ни с людьми из сети «Платон», ни тем более с пражской резидентурой. Если Джим не объявится в отеле к восьми утра в понедельник.

Макс должен выбираться любым способом, каким сможет. Если же Джим объявится, у Макса будет поручение: передать Хозяину послание Джима. Послание может быть очень простым, возможно, оно будет состоять всего Из одного слова.

Когда он доберется до Лондона, он должен лично прийти к Хозяину, договориться с Макфейдином о приеме и передать сообщение. Все ли ему понятно? Если Джим так и не покажется больше, Максу следует вернуться к своим делам" которые он оставил, и на все расспросы, как внутри Цирка, так и за его пределами, отвечать отрицательно.

– А Джим не сказал, почему план изменился?

– Джим волновал.

– Значит, что-то произошло с ним по дороге перед встречей с тобой?

– Может быть. Я говорю Джиму: «Слушай, Джим, я приезжал вместе. Ты волновал, я был „нянька“, я еду за тебя, стреляю за тебя, что за черт?» Джим разозлил, как черт, о'кей?

– О'кей, – сказал Смайли.

Они двинулись по дороге на Рачице и в конце концов нашли автомобиль с выключенными фарами, развернутый по направлению к проселочной дороге, уходившей в поле. «Фиат», две девятки на номерах, черного цвета. Макс остановил свой фургон и выпустил Джима. Когда Джим подошел к «фиату», водитель слегка приоткрыл дверцу, для того чтобы загорелся свет. На руле перед ним лежала раскрытая газета.

– Ты не рассмотрел его лица?

– Была тень.

Макс подождал; по-видимому, они обменялись паролями, Джим сел в машину, и они уехали по проселочной дороге, так и не включив фары. Макс вернулся в Брно. Он сидел в ресторане за шнапсом, когда во всем городе вдруг поднялся грохот. Вначале он подумал, что этот звук идет со стороны футбольного стадиона, но затем сообразил, что это грузовики: целая колонна их двигалась по дороге. Он спросил официантку, что происходит, и она сказала, что в лесу была какая-то стрельба и в этом якобы замешаны контрреволюционеры. Он вышел на улицу, залез в свой фургон, включил радио и поймал сводку новостей из Праги. Так он впервые услышал о генерале. Он подумал, что кругом уже стоят кордоны, да и все равно, по инструкции Джима, он должен был залечь на дно в гостинице и ждать до утра понедельника.

– Может быть, Джим посылал мне сообщение. А может, какой-нибудь парень из Сопротивления мог приходил ко мне.

– С этим одним словом, – тихо уточнил Смайли.

– Конечно.

– Он не сказал, какого рода это слово?

– Ты сходил с ума, – сказал Макс. Это было что-то среднее между утверждением и вопросом.

– Чешское слово или английское? А может, немецкое?

Никто так и не пришел, сказал Макс, не утруждая себя ответами на глупые вопросы.

В понедельник он сжег свой паспорт, по которому въехал, поменял номерные таблички на своем фургоне и воспользовался западногерманским паспортом, который у него имелся на случай побега. Вместо того чтобы ехать на юг, он двинулся на юго-запад, спихнул грузовик в кювет и пересек границу в автобусе на Фрайштадт; этот маршрут был в данной ситуации самым безопасным из тех, что он знал. Он чувствовал раздражение и недоумение и, чтобы немного развеяться, решил выпить и провести ночь с девчонкой. Во вторник вечером он добрался До Лондона и, несмотря на приказы Джима, решил все-таки попробовать связаться с Хозяином. «Это было чертовски трудно», – заметил он.

Он пробовал до него дозвониться, но дальше «мамочек» прорваться не смог. Макфейдина нигде поблизости не было. Он подумал было написать записку, но вспомнил о Джиме и о том, что никому в Цирке не полагается обо всем этом знать. Он решил, что писать записки слишком опасно. Тем временем в Эктоне прошел слух, что Хозяин болен. Он попробовал выяснить, в какой больнице тот лежит, но ему это не удалось.

– А как ты думаешь, люди из «прачечной» знали, где ты был?

– Мне тоже думал об это.

Он все еще продолжал размышлять, когда за ним прислали из Административно-хозяйственного отдела и попросили показать его паспорт на имя Руди Хартмана. Макс сказал, что потерял его, что, в конце концов, было почти правдой. Почему он не доложил о пропаже? Он не знал, что ответить.

Когда произошла пропажа? И на это он тоже не знал, что ответить. Когда он последний раз видел Джима Придо? Он не мог вспомнить-Его отправили в Саррат, в «ясли», но он был готов к этому и к тому же зол, так что через два или три дня допросов следователи выдохлись; а может, им дали команду прекратить дело.

– Я приезжал назад в Эктон, в «прачечную». Тоби Эстерхейзи дал мне сто фунт и сказал: пошелты к черту.

Вокруг пруда раздались радостные визги. Двое мальчишек утопили в воде большую глыбу льда, и теперь из проруби вырывались огромные пузыри.

– Макс, а что случилось с Джимом?

– Какой черт?

– Ты ведь знаешь, наверное, о таких вещах. Среди эмигрантов всегда ходят всякие такие разговоры. Что с ним случилось? Кто его выхаживал после ранения? Как Биллу Хейдону удалось выкупить его?

– Эмигранты больше не говорил с Максом.

– Но хоть что-то же ты слышал, разве нет?

На этот раз немым ответом ему были холеные белые руки Макса. Смайли увидел у себя перед носом загнутые пальцы, пять на одной руке и три на другой, и Макс еще только начал говорить, а Смайли уже почувствовал приступ тошноты.