Шпион, выйди вон - Страница 37

– О, он, однако, был хорош, – сказала Конни. – За семь долгих лет пребывания Алекса здесь у нас не возникло и тени подозрения. Семь лет, дорогой мой, и хоть бы раз з а с в е т и л с я ! Представляешь?

Она привела выдержку из его визовой анкеты девятилетней давности:

Поляков Алексей Александрович, окончил Ленинградский государственный университет, атташе по культуре в ранге второго секретаря, женат, супруга остается в СССР, родился 3 марта 1922 года на Украине, сын железнодорожника, начальное образование не указано. Она продолжала без запинки, со смехом приводя первое казенное описание, данное «фонарщиками»:

– Рост около ста восьмидесяти сантиметров, телосложение крупное, цвет глаз зеленый, цвет волос черный, особые приметы отсутствуют. Веселенький такой верзила, – со смехом подвела она итог. – Потрясающий шутник. Черная челка вот здесь, падает на правый глаз. Я уверена, он здорово играл на подаче, хотя мы ни разу не застали его за этим. Я бы предложила ему парочку мячей с нашей стороны, если бы Тоби согласился сыграть, но он не захотел.

Хотя, заметь, я совсем не уверена, что Алексей Александрович попался бы на эту удочку. Алекс был слишком осмотрителен, – сказала она с гордостью. – Приятный голос, бархатный, как у тебя. Я, бывало, дважды прокручивала пленку только для того, чтобы послушать, как он говорит. Неужели он все еще здесь, Джордж? Я даже боюсь спрашивать, понимаешь? Я боюсь, что они все сменятся, а я никого так и не узнаю.

Он по-прежнему здесь, заверил ее Смайли. Та же «крыша», тот же чин.

– И все так же занимает тот жуткий загородный домишко в Хайгейте, который так ненавидят шпики Тоби? Медоу-Клоуз, сорок, верхний этаж? О, это совершенно чумовое место. Я уважаю тех, кто сполна отрабатывает свою «крышу», а Алекс как раз из таких. Он всегда был самым деятельным и хватким из всех атташе по культуре, которые когда-либо работали в этом посольстве.

Если требуется что-нибудь быстро организовать – лектора, музыканта, – только скажи, Алекс пробьется через всю бюрократическую волокиту быстрее всех.

– Как же ему это удавалось, Конни?

– По крайней мере не так, как ты думаешь, Джордж Смайли, – выпалила она, и краска ударила ей в лицо. – О, нет, Алексей Александрович был исключительно тем, за кого себя выдавал, так-то вот, можешь, кстати, спросить Тоби Эстерхейзи или Перси Аллелайна. Он был чист, как младенец. Не запятнан никоим образом, уж это-то Тоби тебе подтвердит!

– Ну-ну, – пробормотал Смайли, наполняя ей стакан. – Остынь, Конни.

Успокойся.

– Тьфу, – вскрикнула она, выходя из себя. – Чистейшей воды бред собачий. Алексей Александрович Поляков самому Карле сто очков вперед даст, это тренированный громила, если я хоть что-то в этом понимаю, но они ведь меня даже слушать не захотели! «Тебе шпионы под каждой кроватью мерещатся», – говорит Тоби. «Фонарщики» и так заняты по горло, – говорит Перси (она передразнила его шотландский акцент), – у нас нет возможности шиковать! Ты только вдумайся – «шиковать». – Конни снова расплакалась. – Бедный Джордж, – продолжала она, – бедный Джордж, ты пытался помочь, но что ты мог? Ты и сам был внизу лестницы. Ох, Джордж, не ходи на охоту со всякими там Лейконами.

Пожалуйста.

Он мягко подвел ее мысли снова к Полякову, пытаясь понять, почему она так уверена, что он – громила Карлы, выпускник его специальной школы.

– Был День поминовения, – громко всхлипнула она. – Мы сфотографировали его награды, да, это было именно тогда.

* * *

Год первый снова. Год первый ее восьмилетнего романа с Алексом Поляковым. Самое интересное, говорит она, это то, что она положила на него глаз сразу, как только он прибыл.

«Привет, – подумала я, – неплохо было бы с тобой позабавиться».

Почему она так решила, Конни четко объяснить не могла до сих пор.

Возможно, тут сыграла роль его самоуверенность, возможно – осанка, грудь колесом, будто прямо с парада. «Крепкий такой, как гриб боровик. Армия у него прямо-таки на лбу написана». А может быть, виной тому был его образ жизни: «Он выбрал единственный дом в Лондоне, к которому эти „фонарщики“ не могли подойти ближе, чем на сорок-пятьдесят метров». А возможно, это была его работа: «Теперь в посольстве было уже три атташе по культуре, двое из которых явно шпионили, а третий только и делал, что носил цветы на Хайгейтское кладбище к могиле бедняги Карла Маркса».

Конни была немного не в себе, и Смайли снова прогулялся с ней по комнате, поддерживая ее, когда она спотыкалась. Сначала, правда, сказала она, Тоби Эстерхейзи согласился внести Алекса в список "А", и эктонские «фонарщики» наугад «пасли» его двенадцать дней из каждых тридцати, и все время, пока они следили за ним, он оставался чист, как младенец.

– Дорогой мой, можно было подумать, что я позвонила ему и сказала:

«Алекс Александрович, смотри в оба, потому что я натравила на тебя ищеек Крошки Тоби. Так что живи пока под „крышей“ и не делай резких движений».

Он ходил на торжественные приемы, лекции, гулял в парке, изредка играл в теннис, и, если бы не раздавал ребятишкам на улице конфеты, ему трудно было бы выглядеть более респектабельным. Конни отчаянно добивалась продления наблюдения, но эта битва была уже проиграна. Жернова бюрократической машины продолжали крутиться, и Полякова перенесли в список "Б": если позволяли ресурсы, его опекали каждые шесть месяцев. Шестимесячные проверки так ничего и не дали, и через три года он был перенесен в категорию «чистых»: изучен до основания и признан не представляющим интереса для контрразведки. Конни ничего поделать не смогла и уже начала свыкаться с этой мыслью, когда в один прекрасный ноябрьский день милый Тедди Хэнки позвонил ей из «прачечной» в Эктоне и сказал запыхавшимся голосом, что Алекс Поляков разоблачил себя, показал наконец свое истинное лицо. Все тут же встали на уши.